«Альпинизма в больших горах нет».
Факты от Владимира Шатаева
ВЛАДИМИР родился в 1937 году в Москве. Мастер спорта по альпинизму СССР, «Снежный барс», восходитель на Эверест. Инструктор альпинизма, Заслуженный тренер СССР, судья Всесоюзной категории по альпинизму. Ведущий эксперт по присвоению почётного знака «Покоритель высочайших гор СССР», член классификационной комиссии Федерации альпинизма России, член жюри премии «Золотой ледоруб России». Автор книги «Категория трудности».
Владимир Николаевич Шатаев — хранитель советской культуры альпинизма, который не терпит дилетантства в горах. Альпинизм для него — это спорт и философия, коллектив и чистота стиля, образ жизни, который нельзя вести вполсилы.
Под его строгим контролем все новые маршруты в горах, которые подают на официальную классификацию; его считают одним из самых объективных членов жюри премии «Золотой ледоруб России»; без его участия нельзя получить звание «Снежный барс» — Владимир Николаевич всегда пристально следит за достижениями альпинистов сегодняшнего дня.
Летописец российского альпинизма, фиксирующий все восхождения года в рамках официальных мероприятий, утверждает, что в больших горах альпинизм на грани исчезновения.
«Альпинизм — это инъекция мужества для всей нации»
«Категория трудности»
— Владимир Николаевич, а чем современный альпинизм отличается от вашего понимания?
— Это, в первую очередь, малое количество восхождений, совершаемых в группах из четырёх и более альпинистов — примерно 15%. Кроме того, чрезвычайно мало людей, реально выполняющих программу подготовки альпинистов в полном объёме. И ещё один печальный факт: восхождения на вершины занимают сейчас 10-15%, а остальной альпинизм — это «пародия» в виде ски-альпинизма, скайраннинга, ледолазания и скального класса.
Да, я утверждаю, что альпинизма в больших горах нет. О массовости уж точно говорить не приходится. И могу аргументировать свою позицию, а соглашаться с ней или нет — дело каждого.
Статистика восхождений
— Статистика человековосхождений на вершины программы «Снежного барса» говорит сама за себя: хотя бы по пику Ленина можно увидеть разницу. Данные 80-х годов по российским восходителям: за 10 лет 1872 человековосхождения. За последние 10 лет, с 2008 по 2017 год включительно, на Ленина совершено 859 человековосхождений, и это включая коммерческие! С пиком Корженевской такая же картина. На пик Победы ходят единицы…
Расскажите подробнее о «Снежном барсе».
— Программа «Снежный барс» довольно популярна в мире, но несмотря на это, на сегодняшний день это звание имеют всего 656 человек. Жетон «Покоритель высочайших гор СССР» (это его официальное название) может получить любой восходитель на 5 семитысячников. Но только без кислорода! Срока давности у восхождений также нет.
Есть нюанс: в начале программы, учреждённой в 1967 году, вершин было четыре — пики Победы, Коммунизма, Корженевской и Ленина. Потом получилось так, что из-за конфликта китайцев с русскими наши закрыли Победу. Тогда включили Хан-Тенгри, хотя у него высота 6995 метров. За 4 года, которые была закрыта вершина, сразу 225 человек выполнили «Снежного барса». С 1989 года пик Победы снова в списке обязательных вершин, решили оставить пять семитысячников.
— Но есть не только семитысячники. Как же знаменитые очереди на Эверест, вереницы людей на Эльбрусе?
— У этих людей одно восхождение и всё. Они не остаются в альпинизме, выполнив свою задачу. Сто человек взошло, из них единицы, может быть, иногда будут ездить ещё куда-то: Килиманджаро, Аконкагуа…
Похожая ситуация и со сложными, спортивными маршрутами. Полторы тысячи человек ходили на 5Б и выше в Союзе. А в прошлом году — 130 человек. У меня сохранились официальные документы, например, за 1987 год: количество человек, занимающихся альпинизмом и скалолазанием — 34236. В 1989 году более 17000 альпинистов и более 11000 скалолазов. При этом тут учитываются только официальные данные, предоставленные региональными федерациями. Сейчас таких официальных цифр нет. Мы можем только предполагать реальное состояние дел.
Что можно сказать про более простые восхождения, которые совершают массовые разрядники?
— Показательны цифры по горовосхождениям даже за последние 15 лет, то есть уже в современной России: по сравнению с началом 2000-х увеличилось количество людей, которые ходят маршруты до четвёртой категории трудности, и снизилось число спортсменов на пятёрках и выше.
ФАР вроде бы занята развитием, прежде всего, соревновательных дисциплин в альпинизме, но речь не о восхождениях на горные вершины. Реальных альпинистов среди членов ФАР весьма мало. Здесь не «штурмующие горные вершины», а участники ледолазания, ски-альпинизма, скайраннинга, скальных объектов. Если бы я был директором, то дал бы один год на то, чтобы все они смогли оформить самостоятельные федерации по данным видам спорта, поскольку от альпинизма они так же далеки, как от горных вершин.
Отсутствие командного альпинизма
— Какой альпинизм вы поддерживаете?
— Я всё же поддерживаю состав группы из четырёх человек. В этом должно быть преимущество российского альпинизма. Это как раз и есть коллектив — основа и суть альпинизма советских времён. То, что сейчас время и принципы той же премии «Золотой ледоруб России» требуют ходить в двойках — для альпинизма это минус. Потому что команды нет! Неслучайно мы до сих пор встречаемся с теми, с кем ходили в группах по 6-8 человек. Я не слышу сейчас о таких встречах у тех, кто ходит в двойках. Да, это спортивно, я понимаю, но мне не нравится. Выезжают наши двойки в Непал или ещё куда-то, нет ни наблюдающего, ни радиосвязи, нет ничего с ними. Это на грани фола. Понимаю, что дело в деньгах и прочее, но в то же время мы этому способствуем, выставляем такие условия на «Золотом ледорубе».
Я предложил организаторам премии сделать второй маленький «Золотой ледоруб России», но с условием, чтобы в группе было не менее четырёх человек, и чтобы была молодёжь не старше 30 лет. Предложение осталось без внимания.
— Такие команды разве ходят сейчас?
— В том-то и дело. Альпинизма нет. 
Альпинизм в СССР — как это было
— Чьи альпинистские проекты вы особенно выделяете?
— Мне нравятся братья Глазуновы , Иван Темерев, только он что-то никуда не выезжает в последнее время. Давно симпатизирую Юре Кошеленко, его умению подбирать участников и его чёткой, принципиальной оценке своим восхождениям, какие бы они ни были. Раньше очень симпатизировал Валерию Бабанову, когда он ещё ходил. Именно я инициировал присвоение ему МСМК.
— Но он же адепт соло-восхождений?
— Да, они были непонятны, но куда денешься. С точки зрения закона, когда я работал в Спорткомитете, то не мог поддерживать соло. Но однажды был случай, когда в Ала-Арчу приехали американцы. Ко мне подошёл Генри Барбер и заявил, что хочет пойти соло на Свободную Корею. Представьте, я законодатель и должен разрешить ему соло-восхождение. Да меня тут же с работы снимут! Но я ему разрешил. Через день приходит его товарищ Джордж Лоу и говорит, что он тоже хочет пойти соло на Свободную Корею. Ну иди. До сих пор маршруты Барбера и Лоу очень популярны среди альпинистов.
Я нутром своим понимаю, как Валера Бабанов и другие идут на эти соло. Это некая свобода действий…
Использование кислорода на высоте до 8000
— Почему ваша книга «Категория трудности» начинается именно с описания восхождения на пик Коммунизма?
— Это был апогей, символ самого альпинизма для меня. Во-первых, это высшая точка Советского Союза, во-вторых, борьба с акклиматизацией, с природой, с вершиной, при этом рядом товарищи — вот в этом она показательна. Она как учебник «Как выйти из состояния горняшки» — это там главное.
Когда я оттуда приехал, то неделю-две не мог вспомнить никакие телефоны и бывало, что не мог вспомнить имена людей. Это было со мной впервые.
Потом где бы я ни был, на пике Победы или на Эвересте, никогда такого не повторялось. Но в 1966-м почему-то это проявилось. Высота действительно может действовать на центральную нервную систему.
В то время мы и думать не могли об использовании кислорода на 7000, а сейчас такие предложения от туристических компаний стали нормой. Например, на Хан-Тенгри, да даже на Эльбрус уже начали ходить в кислородных масках. Кислород в базовом лагере Эвереста также обнуляет всю ценность восхождения.
— Зато это даёт шанс многим людям осуществить свою мечту.
— Я уже высказался по этому поводу. Я прекрасно отношусь к Александру Абрамову, и с организаторской точки зрения он делает всё великолепно, нет вопросов, надо отдать ему должное. Но с точки зрения настоящего альпинизма это вредительство. Почему? Потому что кислород используют в базовом лагере, на 6400, на 7000. Идут на восхождение с кислородом из базового лагеря! Это не то что не спортивное, это уже не восхождение. Мало того, я бы мог согласиться с этим, если бы сами участники несли эти баллоны. Но их несёт шерпа, как и всё остальное. Они ничего не делают! Что же это за альпинизм? С точки зрения удовлетворения амбиций, ну да, взошёл на Эверест, но я лично считаю, что такой человек обманывает себя и друзей. Взошёл не он, а кислородный баллон.
Александр Абрамов: «Мы меняем историю развития альпинизма»
А как вы ходили на Эверест в 1995 году?
— Это была полноценная экспедиция в течение двух месяцев. Мы полностью самостоятельно обрабатывали маршрут, провешивали перила, были первой экспедицией. У нас работал только один шерпа. Всё несли и делали сами. И только с 8300 мы применяли кислород, когда считается, что организм может потерять здоровье. Я и Абрамову написал, что не против кислорода. Тем более люди заплатили… Но вы не делайте из себя героев. Нет никаких особенных сложностей взойти с кислородом, тем более если его почти неограниченное количество. Поэтому и о предварительной подготовке в виде восхождений речь уже не идёт.
Абрамов нарушает всю систему альпинистской подготовки и акклиматизации. Они один раз заходят на 7000 с кислородом и спускаются вниз. По всем законам акклиматизации нужно хотя бы один раз быть на 8000 без кислорода — взойти и спуститься вниз. Участники нашей экспедиции делали 3-4 выхода — на 7000, 7800 и так далее. У Абрамова нет такой акклиматизации, и это его счастье, что не возникло ситуации, когда не оказалось ни одного кислородного баллона у участника. Человек тут же умрёт.
Эверест тоже был вашей мечтой?
— Я совсем о нём не мечтал и не думал. В 1990 году я был под Эверестом в рамках совместной советско-китайско-американской экспедиции в качестве тренера советской команды. Экспедиция прошла очень успешно. Было три задачи:
Первая — спортивная. Три человека из каждой команды по одному представителю должны быть на вершине в одной связке, доверяя жизнь друг другу, — три враждующих государства — вот такая идея была у организатора Джима Уиттакера, первого американца, побывавшего на Эвересте.
Вторая задача — экологическая. Мы, помимо своего мусора, должны были собрать то, что было возможным спустить вниз. Третья — политическая. В день Земли, 22 апреля, должна была состояться радиосвязь с генеральными секретарями и президентом США. Китайцы отказались, наши отказались, а с Бушем мы поговорили. Тогда совершили восхождение 20 человек: 8 советских, 7 китайских и 5 американских спортсменов — все были довольны.
Именно потому, что я уже был под Эверестом и всё знал, меня пригласили в экспедицию от региона Северная Осетия-Алания в 1995 году также в качестве тренера. В этой роли я и не думал, что пойду на вершину. Моё дело было подготовить команду с точки зрения акклиматизации и прочих дел. Чтобы о каждом составить своё мнение, я подготовил анкету из сорока вопросов. С каждым участником я беседовал один на один. Какие это были вопросы: любит ли он чай или кофе, как он любит лежать в палатке — сбоку или в середине, была ли в его жизни холодная ночёвка, самое длительное восхождение по количеству дней и так далее — всё это помогало мне представить ситуацию. Получалось так, что состав экспедиции, в основном, молодёжь, не имеющая опыта длительного нахождения на высоте.
Взять того же Уиттакера, когда он выбирал людей в экспедицию, он ориентировался на тех, кто месяц сможет прожить без душа. Так и здесь: молодёжь без экстремальных ситуаций в альпинизме, без больших гор. Почти все переболели по разным причинам. А совершили восхождение в итоге ветераны: Сергей Богомолов из Саратова, Виноградский Женя из Екатеринбурга, Казбек Хамицаев — руководитель экспедиции из Владикавказа и другие.
У нас задача была дойти до 8300, сделать заброску. Ночёвка планировалась на 7700, где нас должна была ждать палатка, занесённая шерпой. Но когда мы поднялись, то ничего не нашли, а время для спуска уже позднее. Начали искать и через какое-то время нашли её под камнем. Ребята — Юрий Прояев и Фёдор Шульев — ставили палатку. Я был никакой, если честно, поэтому не участвовал. Залезли мы туда, у нас был один кислородный баллон, который мы использовали в палатке.
Утром так вышло, что я чувствовал себя гораздо лучше и решил прогуляться. В итоге я нашёл в 40 метрах на склоне 24 кислородных баллона. Новых! Я сказал ребятам, что у нас появился шанс. Мы решили им воспользоваться, взяли по 4 баллона и совершили восхождение. Спустились вниз в 10 вечера, в это время подошла вторая группа — Виноградский, Хамицаев, Богомолов и Кореньков.
В итоге оказалось, что это были баллоны, оставленные осенью экспедицией Саши Яковенко.
— Ваши ожидания от вершины оправдались?
— Во-первых, когда я шёл с кислородом, то понял, что это, грубо говоря, допинг для нас. Полезный допинг, который не повредит здоровью. Это сброс высоты, как минимум, на два километра. Конечно, идти гораздо легче. Я был 4 раза на пике Коммунизма, был на Ленина и Победе, на Корженевской, то есть мне есть, с чем сравнить. Я знаю, как чувствовал себя там без кислорода.
На Эвересте я понимаю использование кислорода с севера с 8300, с юга — с 8000 метров. Да, это сохранение здоровья. Но ниже — слов нет.
Когда я спустился с вершины, то не испытывал никакой эйфории, поскольку до этого уже совершил, пожалуй, самое сложное своё восхождение — на Аннапурну Южную — 7200 метров, зимнее первопрохождение шестой категории сложности, которым руководил Володя Башкиров. Мы 15 дней ходили — для меня это было серьёзно. А Эверест с технической точки зрения не запомнился, но радовало то, что мы всё делали сами. Впоследствии оказалось, что я второй человек в мире по возрасту, поднявшийся на Эверест. Об этом я узнал от мисс Хоули, когда спустился в Катманду. Рекордсменом был испанец, почти 61 год, а мне было 58 лет. Это считалось своего рода достижением. Через три года меня уговорили попробовать побить рекорд, но не сложилось.
Отсутствие морали на высоте
— Что ещё несовместимо с альпинизмом, на ваш взгляд?
— Как-то давно я написал статью «Существует ли кодекс чести на восьмитысячниках». Вопрос очень скользкий. В Советском Союзе было жёстко: если кто-то умирает или пострадал, то где бы ты ни был, ты идёшь на помощь. Были приказы от КСП, снимали с маршрутов и так далее.
Сейчас все считают, что раз клиент заплатил деньги, то он сам собой и должен командовать. Он не обязан помогать умирающему, отдавать свой кислород, а имеет право продолжать своё восхождение. Особенно это касается российских альпинистов, которые всё время говорили, что один раз я выехал, деньги достал, а второго раза у меня не будет. И всё же несмотря на это, я считаю, что ситуации бывают абсолютно разные. В этих самых разных ситуациях надо искать варианты оказания помощи в пределах разумного. Чай, кислород… но даже это люди не готовы дать! Знаю много примеров, когда неправильно поступали: хотя бы по отношению к Володе Башкирову . Там находилась сборная России, наши ведущие альпинисты. Тело оставили на месте, где он умер. Через год вернулись, а его там нет.
Когда у альпинистов есть кислород, то с ним можно творить чудеса — даже мёртвого можно спустить с Эвереста! В прошлом году там погиб индиец, улетел в трещину, а это было выше 8000 метров. Жена потребовала его спустить, заплатили огромные деньги шерпам — по 3000 долларов. Они вытащили его и спустили. То есть вопрос в деньгах.
Изучив все факты про Володю Башкирова, я для себя команде этого простить не могу. Я много ходил с ним, и мы с Валерием Эповым готовы были организовать экспедицию по снятию тела. Получили разрешение Непала на проведение экспедиции. Но его жена отказалась его спускать. Мои уговоры не подействовали.
Сейчас, кажется, на Эвересте все трупы просто начинают скидывать подальше от тропы, негласно.
— Если бы вы сейчас писали свою «Категорию трудности», о чём была бы эта книга?
— Прежде всего, о морали на 8000. Это были бы главы с большими примерами. В моём активе 4-5 таких есть. Очень показательна история Сергея Арсентьева в 1998 году.
Его жена хотела быть первой американкой, взошедшей на Эверест без кислорода. Он поднялся с ней на 8300. Началась непогода. Просидели несколько дней, им все говорят спускаться, ведь невозможно столько дней сидеть выше 8000 без кислорода. Они отказались, дождались погоды и пошли на восхождение. Сходили на вершину. На спуске, на высоте 8600, она падает и не может идти. Он её оставляет с намерением спуститься на 8300, взять кислород и подняться к ней. В итоге её находят, а его нет, но видят около неё его верёвку и ледоруб. Потом его нашли метров на 300 ниже.
На следующий день после этого выходит группа узбекских альпинистов, 5 человек. Подошли к ней — она жива. Дали ей чуть-чуть кислорода, что-то ещё сделали и пошли на вершину. Вот если бы они с наличием кислорода, который у них был, спустили бы её на 8300 — а с того места, где она лежала, это сделать элементарно — то они были бы героями для всей Америки. Но у них был Эверест, и они взошли.
На следующий день выходит вторая группа узбеков в составе трёх человек, доходят до неё — она жива. Они идут на вершину. Когда они подошли к ней на спуске, она уже умерла на руках у шерпов. У меня есть подробные записи по минутам: кто, где находился в те дни, я изучал эту историю.
Возможно ли спокойно реагировать на такие случаи в горах? И возможно ли считать это частью альпинизма?
Автор: МАРИНА СИВОКОНЬ (2018)
 | |||||||||